Но когда? Положение, в котором он очутился, противоречит всякому здравому смыслу. Сначала он вроде бы гулял по Кенсингтон-Гарденс, а потом вдруг очнулся в этом месте, которое больше всего смахивает на психушку высшего разряда или на тайное убежище спятившего миллионера где-нибудь в Шотландии.
Эвери совсем запутался: он никак не мог понять природу происходящего. Вполне может быть, это просто сон во сне — металлическая стена, диковинная пишущая машинка, салат и все остальное.
Но что-то беспокоило его немного затуманенный разум. Что-то, связанное с кристаллами… С сияющими кристаллами… Где-то он видел крошечные кристаллы, которые сияли холодным светом, словно капли замерзшего пламени. Хотя, может быть, и это тоже всего лишь сон…
Он оставил бесплодные попытки одновременно задействовать мысли, память и логику и сосредоточился на бренди и кофе. Рано или поздно что-нибудь должно проясниться. Непременно!
Бренди оказался неважным, но кофе был вполне приличным. И все-таки Эвери чего-то не хватало. Чего-то очень существенного. Ах да, сигареты! Ему захотелось курить.
Эвери пошарил в карманах и нащупал там зажигалку.
Сигарет не было. Он вспомнил, что оставил их в кармане дубленки. Он пошарил глазами по комнате, хотя уже осматривал ее раньше. Дубленки нигде не было.
Эвери подошел к клавиатуре и напечатал:
«Сигареты, пожалуйста».
Ответ пришел незамедлительно:
«Они лежат в чемодане под кроватью».
Глупо, обругал себя Эвери, что, осматривая комнату, он не догадался первым делом заглянуть под кровать.
Он вытащил чемодан — огромный, тяжелый и на вид совершенно новый, — такие чемоданы обычно берут с собой в поездки армейские дипломатические чины разных рангов. Шесть солидных медных застежек и замок оказались незапертыми. Эвери открыл крышку, заглянул внутрь. И обомлел.
Там лежало несколько рубашек, три пары хлопчатобумажных брюк, две куртки — все новое. Еще там находились две пары его старых кожаных сандалий — Эвери сразу узнал их — и пара новых, точно таких же. Кроме того — жилеты, галстуки, носки, санитарная сумка — и все совершенно новехонькое.
Он удивился еще больше, когда обнаружил, что все вещи его размера. В общем, все это выглядело совершенно фантастично. Эвери стал рыться в чемодане, вываливая вещи на пол.
Он нашел там свои туалетные принадлежности, несколько пакетиков бритвенных лезвий и мыло. Рядом лежал маленький портативный проигрыватель и стопка пластинок — Пятый концерт Бетховена для фортепиано с оркестром, токкаты и фуги Баха, а также его концерт для двух скрипок, вальсы Штрауса, музыка из «Моей прекрасной леди», несколько пьес Шопена и запись песни «Моя любовь, как роза, роза красная» — песни, которая вызывала у него множество воспоминаний, потому что принадлежала к тому особому миру, который он так недолго делил с Кристиной.
Он беспомощно уставился на пластинки. Кто-то проделал изрядную работу, чтобы прочитать его мысли. Ведь каждое из этих произведений связано каким-нибудь особым переживанием или событием, и все вместе они ясно и точно отражали жизнь Ричарда Эвери.
На какую-то долю секунды он испугался. Тот, кто узнал о нем все это, — узнал слишком много. Его невидимые тюремщики уже дают ему много очков вперед.
Но потом он сообразил, что страх его бесполезен и — по крайней мере пока — безоснователен. Ведь хоть он и был узником, но, судя по всему, — узником привилегированным. Правда, если его не просто берегут до поры до времени, как рождественского гуся…
Он наткнулся на одну вещь, которая удивила его еще больше. Это был потрепанный бумажник, где он хранил те немногие фотографии, которыми особенно дорожил, — несколько фото Кристины, выцветшие снимки родителей и свои детские карточки, фотографии времен войны, когда он служил на флоте. Рядом лежали масляные краски, палитра, кисти и холсты. Он нашел также несколько романов, свои старые дневники, стопку писчей бумаги и коробку карандашей.
И на самом дне лежали сигареты. Не пачка. И не блок. Их было наверняка не меньше пяти тысяч штук. Пачки лежали на дне в несколько слоев. И, ясное дело, его любимой марки.
Эвери распечатал пачку, сел на стул и закурил, обозревая кучу барахла около кровати.
Разбросанные по полу, все эти вещи выглядели совершенно нелепо. Казалось, что это снаряжение для какого-то абсурдного путешествия или все необходимое для человека, приговоренного к длительному одиночному заключению без надежды на помилование.
Эвери налил себе вторую чашку кофе, опустошив кофейник. Прихлебывая кофе, он вдруг почувствовал сильную усталость; казалось, она ползла в глубине его тела вверх, к мозгу, словно крохотный альпинист, неуклонно стремящийся к вершине.
Внезапно вкус сигареты показался ему отвратительным, и он ткнул ее в тарелку. Он зевнул, встал и собрался уложить разбросанные вещи обратно в чемодан, надеясь, что это хоть немного разгонит его сонливость.
Он сделал несколько шагов, еще раз зевнул и понял, что не в состоянии даже собрать вещи. Он почти физически чувствовал, как усталость и утомление словно тисками сжимают его мозг. Комната, которая по сути была камерой, поплыла у него перед глазами. Он подумал, что сейчас, пожалуй, самое лучшее — это попробовать добраться до кровати.
Это ему удалось, и вовремя. И когда он плыл в глубине длинного темного тоннеля, он точно знал, что чуть было не вспомнил нечто чрезвычайно важное. Но это воспоминание и сознание его тут же мягко растаяли.
Эвери был совершенно опустошен. Недавние переживания плюс последствия болезни истощили его силы, и восстановить их мог только сон.
ГЛАВА 3
Эвери проснулся с таким чувством, будто никогда и не пробуждался по-настоящему, а просто переходил из одного сна в другой. Но что было истинным сном? — спросил он себя. И ответил — Кенсингтон-Гарденс, Лондон, учительство, однообразные годы, лишенные смысла. Нынешний сон, по крайней мере, более интересный. В нем есть элемент абсурда, и это ему начинает нравиться.
Он встал и оглядел свою камеру. Остатки пищи были убраны, чемодан снова упакован и задвинут под кровать! И это еще не все! Его туалетные принадлежности лежали на умывальнике. Эвери решил, что, пожалуй, не помешает освежиться.
Он воспользовался туалетом, испытывая какое-то странное удовольствие от выполнения таких простых физиологических отправлений. Затем разделся до пояса, вымылся горячей водой и побрился. И после этого почувствовал, что готов ко всему. Более или менее.
Распечатанная пачка сигарет лежала на столе. Рядом стояла пепельница. Он взял пачку, вытащил сигарету, прикурил и глубоко затянулся. И снова принялся размышлять о том, что произошло. И опять безрезультатно. Он ничего не понимал. В конце концов он уселся рядом с разговорчивой пишущей машинкой в надежде выудить из нее хоть что-нибудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});